Есть люди, про которых говорят: этот, мол, своего не упустит. С таким чувством, будто это плохо. Хотя что плохого в том, чтобы не упустить свое? Свое – не чужое!
Человеку, не упускающему своего, не нужно ничего специально для этого делать. Он укомплектован внутренним сторожем «своего», который и обеспечивает это всечасное неупущение. Он вечно на стреме, зорко вглядывается в любую мелочь и чуть что не так – бьет тревогу. Он может выглядеть по-разному. У одних это широкий, кулацкого вида дядька, у которого зимой снега не допросишься. У других – офисная дамочка, ухоженная и цепкая, которая хорошо соображает на ходу, и всегда лишь в свою пользу. У третьих – яркий огненный дракон, молниеносный и жестокий. У четвертых - бесплотный дух наподобие демона Максвелла, методично сортирующий элементы жизни на «мое» и «не мое», особенно налегая на первое.
Я ни капли не против практичности. Но как-то так получилось, что остро симпатичные мне люди, все до единого, как раз из тех, кто запросто может «упустить свое». Не от слабоумия или слабоволия, а потому, что отвлекаются и упускают - не что-то конкретное «свое», а само деление мира на свое и не свое. Сам угол зрения такой, саму необходимость такой непрестанной классификации.
Они плоховато торгуются и запросто могут переплатить или продешевить. Могут не подумать вовремя, какой их интерес в деле. Могут потратить массу времени и сил, улучшая то, что прокатило бы и так. Могут отдать заведомо больше, чем возможно когда-нибудь получить взамен.
Вечно бодрствующий сторож требует уйму сил, которые они в него не вдыхают. Поэтому их обессиливший дракон большую часть времени спит и видит счастливые сны. Про детство, когда мое и не мое было довольно глупой условностью. Или про то время, которое в конце концов всех нас ожидает, и когда доподлинно выяснится, что на ту сторону мы ничего с собой не заберем. А сами они, пользуясь его мирным сном, заняты чем-то другим. На что-то другое тратят они отпущенные им силы. На какие-то другие, более осмысленные категории делят они все сущее, которое, уж конечно, не вращается целиком вокруг них.
Человеку, не упускающему своего, не нужно ничего специально для этого делать. Он укомплектован внутренним сторожем «своего», который и обеспечивает это всечасное неупущение. Он вечно на стреме, зорко вглядывается в любую мелочь и чуть что не так – бьет тревогу. Он может выглядеть по-разному. У одних это широкий, кулацкого вида дядька, у которого зимой снега не допросишься. У других – офисная дамочка, ухоженная и цепкая, которая хорошо соображает на ходу, и всегда лишь в свою пользу. У третьих – яркий огненный дракон, молниеносный и жестокий. У четвертых - бесплотный дух наподобие демона Максвелла, методично сортирующий элементы жизни на «мое» и «не мое», особенно налегая на первое.
Я ни капли не против практичности. Но как-то так получилось, что остро симпатичные мне люди, все до единого, как раз из тех, кто запросто может «упустить свое». Не от слабоумия или слабоволия, а потому, что отвлекаются и упускают - не что-то конкретное «свое», а само деление мира на свое и не свое. Сам угол зрения такой, саму необходимость такой непрестанной классификации.
Они плоховато торгуются и запросто могут переплатить или продешевить. Могут не подумать вовремя, какой их интерес в деле. Могут потратить массу времени и сил, улучшая то, что прокатило бы и так. Могут отдать заведомо больше, чем возможно когда-нибудь получить взамен.
Вечно бодрствующий сторож требует уйму сил, которые они в него не вдыхают. Поэтому их обессиливший дракон большую часть времени спит и видит счастливые сны. Про детство, когда мое и не мое было довольно глупой условностью. Или про то время, которое в конце концов всех нас ожидает, и когда доподлинно выяснится, что на ту сторону мы ничего с собой не заберем. А сами они, пользуясь его мирным сном, заняты чем-то другим. На что-то другое тратят они отпущенные им силы. На какие-то другие, более осмысленные категории делят они все сущее, которое, уж конечно, не вращается целиком вокруг них.