Мой друг Саша - горный гид. Он из тех железных людей, которые весь сезон проводят на истощающей тело и душу высоте, спят на снегу среди ослепительной и страшной красоты больших гор, неделями не моются и могут среди бешеной метели отыскать дорогу назад, к спасительным оранжевым куполам палаток. Он из тех, кто, забавы ради, может на Пик Ленина затащить тяжеленный бюст самого Ленина и швырять в него снежками, пока у остальных от усталости плывут перед глазами пепельные круги. Из тех, кто уверенно себя чувствует в местах, где не зарастают трещины на коже, где без черных очков можно за пару часов ослепнуть, и где безусловно верится, что каждая гора - личность со своей волей и характером.
Саша водит в этот экстрим любителей вроде меня, и в этой роли он прекрасен, неутомим и настолько надежен, насколько вообще может быть надежен человек в горах. И мало кто видит людей в таких предельных состояниях, в таком чудовищном напряжении и в такой чистой радости, как он.
Чаще всего Саша водит группы, но иногда случаются, что зайти на гору желает один человек с индивидуальным гидом. Таким клиентом для Саши однажды стал крепкий японец лет около 70, приехавший из своей страны, где нет больших гор, к нам на Тянь-Шань. Имени его Саша не запомнил и про себя окрестил его Имамурой.
Сперва он отнесся к нему скептически, но на первых же выходах Имамура показал вполне приличную подготовку и удивительную целеустремленность. Он почти все время молчал, и на своем искореженном английском говорил нехотя и только по делу. Педантично выполнял все инструкции. С бесстрастным лицом прикладывал нечеловеческие усилия на подъеме. Ни на что не жаловался. Ни о чем не просил. Слушал ветер, смотрел на снег. Медленнее, чем обычные Сашины клиенты, но неуклонно продвигался от стоянки к стоянке. Истошно свистел своими старыми легкими в ледяном горной пустоте. Часто останавливался, но никогда не подолгу, и, взяв десяток дыханий, начинал снова передвигать ноги, медленно и методично. Ночью в палатке при свете налобного фонаря аккуратно складывал уже порядком измочаленные и намокшие вещи, пил таблетки для разжижения крови и потом какое-то время сидел в полной неподвижности. Отходил ко сну.
Наконец, настал штурмовой день. Имамура шел медленно, поэтому вышли в час ночи вместо четырех, и все равно опоздали, на вершину в час дня не вышли, и в два не вышли, и по-хорошему нужно было уже поворачивать назад, чтобы не пришлось ночевать в снегу, но Имамура очень хотел дойти, а Саша был отзывчив и верил в свои силы. В общем, не повернули и шли дальше.
Когда дошли, на вершине уже никого не было, все прочие группы давно были на обратном маршруте. Надо было спешить. Саша дал Имамуре отдышаться минут 20, глотнуть чая из термоса и осмотреться по сторонам, ощутить и запечатлеть в душе сладость своей немалой, недешевой победы. Потом он встал и надел рюкзак: пора вниз.
И тут Имамура совершенно серьезно ему говорит, мол, ты иди, Саса, вниз один. Я сюда пришел умирать, у меня и билета обратного нет, мне здесь спокойно и нестрашно. Не хочу умирать как старик, на больничной койке, хочу остаться здесь, в величественном и чистом месте, где слышно дыхание Господа. Прощай! Благодарю тебя! Сказал - и отвернулся к той острой невыносимой красоте, что открывается только тому, кто зашел своими ногами на семь тысяч метров, и никому больше.
Тут Саша несколько разбавил этот высокопробный лирический пафос, высказавшись по-русски в том духе, что, дескать, не в мою смену, камикадзе херов. Дескать, у себя на Фудзи можешь хоть удавиться, а здесь будет, как я скажу: ноги в руки - и вали вниз, пока я тебе ваби-саби на жопу не натянул. В этот момент он вместо сурдоперевода как следует встряхнул Имамуру за шиворот необъятной пуховки и поставил его таким образом на ноги.
Я, кажется, упоминал, что Саша был человек железный, и ни один изнуренный гипоксией турист против его воли в горах ничего бы сделать не смог. Имамура не стал переспрашивать, первый раз за все время издал горестный прерывистый вздох, похожий на рыдания, и заковылял вниз.
…Через три дня Саша благополучно сдал японца в базовом лагере сопровождающим лицам и проследил, что тот сел в вертолет. Вертолет улетал прочь по ущелью, стараясь держаться пониже, где больше воздуха и меньше ветра. В какой-то момент Саше показалось, что его качнуло, развернуло и стало мотать - нехорошо, нелепо, непривычно для глаза. "Да неужели?!" Саша почти увидел непроницаемое скуластое лицо Имамуры в тесной грохочущей жестянке вертолета, вдруг потерявшей свою эфемерную опору…
Но нет, маленькая стальная муха выровнялась, потянулась плавно мимо бесконечной черно-белой графики заснеженных скал, качнулась за поворот и скрылась из виду. Дальше, дальше, туда, где растут дыни и живут люди и верблюды, где жара, сдобные лепешки и полно кислорода. В тот радостный многоцветный мир, где отважному Имамуре было еще не время умирать.
