Час назад он окончательно затих, обездвижил. Рябь на костистом лице разгладилась, желтоватые разводы на коже выровнялись. Сухие, как у кузнечика, ноги вытянулись вдоль по кушетке. Увеличенная тень его фактурного носа замерла на стене. Дыхание стало неслышным, незаметным, прозрачным. Настрадался он капитально, и сейчас никто не дал бы ему его скромные тридцать с хвостиком, так сильно он осунулся, так плотно сложились в терпеливой гримасе его тонкие губы.
Она тоже, наконец, выдохнула. Несколько раз самозабвенно вдохнула из форточки ледяной зимний воздух, потом бесшумно угнездилась в кресле, стараясь не разрушить его неверное забытье.
Она тоже, наконец, выдохнула. Несколько раз самозабвенно вдохнула из форточки ледяной зимний воздух, потом бесшумно угнездилась в кресле, стараясь не разрушить его неверное забытье.