Он часто замечал, что все его знакомые старики мучились одной и той же неразрешимой дилеммой. Они, с одной стороны, требовали к себе почтения, как к старшим, то есть, чтобы их смиренно и внимательно слушали, признавая их первенство и значимость. А с другой стороны, настаивали на привилегии вести себя как дети. То есть рассчитывали на больший интерес и снисходительность к ним, чем сами к кому-то испытывали, имели право проявлять эмоции, не заботясь о том, насколько они разрушительны для окружающих, и проч. Каждый раз, наблюдая это, он понимал, что нельзя иметь и то, и другое вместе, и от этого было неловко. В довершение всего, большинство его знакомых стариков были несчастливы, и от этого возникала дополнительная неловкость и тягость, будто он украл что-то, по праву принадлежащее им.
Вместе с тем он часто видел стариков во сне. Один и тот же сон повторялся множество раз. В его собственной комнате комнате сидели двое стариков, мужчина и женщина. Он поминутно ерзал в кресле, пытаясь устроиться поудобнее, а она несколько суетливо снимала двумя пальцами светлые катышки с его свитера. Потом с неожиданной легкостью она наклонялась до пола и завязывала его шнурки. Потом протягивала ему что-то съедобное и улыбалась сморщенной улыбкой.
Вместе с тем он часто видел стариков во сне. Один и тот же сон повторялся множество раз. В его собственной комнате комнате сидели двое стариков, мужчина и женщина. Он поминутно ерзал в кресле, пытаясь устроиться поудобнее, а она несколько суетливо снимала двумя пальцами светлые катышки с его свитера. Потом с неожиданной легкостью она наклонялась до пола и завязывала его шнурки. Потом протягивала ему что-то съедобное и улыбалась сморщенной улыбкой.