Щукин

В мастерских любимых художников мучает меня все время одна мысль. Как так получается, что сюда все еще не заявился новый Щукин и не скупил те холсты, что так переворачивают мне душу. То есть хотя бы треть мастерской. Те работы, что кругом по стенам, и на полу, штабелями, подолгу не видя света, и на полках в страшной тесноте. В рамах, в обкладках, а то и просто на подрамниках. Давние, еще студенческие, и те, на которых еще краска не просохла. А также пастели, рисунки, наброски – оформленные в паспарту, в багет и за стекло, или томящиеся годами в папках, переложенные попачканными листами, или даже крошечные шедевры, лежащие валом в коробке из-под ботинок. С разбором, конечно, как ценитель и знаток, не как дрова, а прочувствованно, выбирая лучшее. Но все же с музейным размахом. Почему не скупил, да и не повесил в публичной своей галерее для всеобщего – обозрения? Улучшения? Возвышения? Ау, Сергей Иванович! Где Вы, дорогой? Почему не идете? Неужто опять больше любите французов?

Может быть, мир изменился? Как известно, Аристотель был отцом тридцати трех наук. С тех пор специализация неуклонно возрастала, а кругозор сужался. Вплоть до 18го века, когда умер Лейбниц, последний из энциклопедистов. И далее в еще большем темпе, и через наши дни идет этот неуклонный процесс. Люди всю жизнь прилагают усилия в одном лишь направлении и достигают в нем немыслимых высот. Или, точнее, конкурентных преимуществ. Объем знаний и навыков, освоенных человечеством, все множится, и все меньший их сектор может вместить голова и душа одного человека. И вот люди, достигшие денежного взлета за счет фокусировки внимания на чем-то одном, не читают романов и ни грамма не впечатляются от живописи. Разорван союз искусства и капитала, и не потому, что капиталу недостает щедрости или, к примеру, совести. А недостает времени, нервов, пропускной способности мозга. Некуда взять то, что искусство способно дать. И потому неясно, из какой такой среды должен возникнуть новый Щукин, и где в нежном возрасте лет семнадцати мог бы он понабраться должных установочных впечатлений.

Нас, однако же, ничуть не удивляет, что сто лет назад в России страстными коллекционерами, обожателями и пропагандистами искусства были купцы и промышленники. Они не просто выписывали чеки, инвестируя в искусство, и вовсе не были профессиональными арт-дилерами вроде Воллара или Дюран-Рюэля. Они были богатыми дилетантами.

Вообще Россия – страна универсалов. Что-то есть в нашем геноме такое, что идет вспять любым специализациям, любой конвейерной эффективности, которую мы в глубине души слегка презираем. У нас – тяга вширь и невозможность мириться с тем, чтобы делать только что-то одно, пусть даже хорошо и успешно. По меткому замечанию Александра Аузана, российский папа никогда на вопрос любопытного сына не ответит «спроси психолога» или «спроси физика», или любого другого профессионала. Он на все вопросы ответит сам, в меру своего жизнепонимания.

Ответ этот запросто может оказаться крайне глупым и далеким от истины. Но сам настрой – все на свой собственный лад объяснить, самому заделать пробелы в понимании – содержит в себе великий потенциал. С одной стороны, потому, что множество прорывов возникает как раз на стыке областей знания, и мы к этим стыкам от рождения очень склонны. А с другой стороны, это дает надежду на то, что когда-нибудь круг почитателей и ценителей искусства вновь сделается в сотни раз шире круга профессионалов.