четверг, 24 октября 2019 г.

Эйхман


Адольф Эйхман, архитектор холокоста, ответственный за истребление миллионов, нацистский преступник первой величины. По его собственному признанию, он за всю свою жизнь чувствовал себя виновным лишь дважды: когда в детстве прогулял уроки и когда не подчинился приказу находиться в укрытии при воздушном налете. 


Из вышесказанного у меня два вывода. Первое: я никудышный физиономист, потому что, как по мне, так этот печальный лысоватый человек в кофте и толстых очках скорее похож на еврейского физика в изгнании той же эпохи. И второе: чувство вины или его отсутствие - абсолютно ненадежный моральный компас!


вторник, 22 октября 2019 г.

Споры

Как говорят экономисты вслед за Гербертом Саймоном, люди "ограниченно рациональны". Еще как ограниченно!

Мнение человека по множеству вопросов, как и его мотивация и поведение, чаще всего происходит не из рационального взвешивания, что лучше, а что хуже, что полезнее, целесообразнее, выгоднее, а что опаснее, вредоноснее, затратнее.

А из чего тогда, спросим мы? Много из чего. Например, из идентичности. Люди поступают так, как по их мнению должен в подобной ситуации поступать кто-то вроде того, кем они себя считают.

Мы, Петровы, так никогда не делаем (всегда делаем именно так!). Ответственный человек поступает так-то, заботливый так-то, самостоятельный так-то. Мы, женщины, патриоты, интеллигентны, порядочные люди, зрелые профессионалы и проч. поступаем так, а не иначе. Не как для нас лучше, а как для нас (якобы) целостнее. Это на какое-то (иногда весьма продолжительное) время дает нам то самое отсутствие сомнений и колебаний, которое мы принимаем за собственную правоту. Позволяет сэкономить на размышлениях, пробах и ошибках.

Поэтому, чтобы, например, серьезно поменяться, человеку недостаточно логически признать целесообразность такого изменения. Ему нужно по-честному осознать себя кем-то другим, найти новый (в дополнение к многим существующим) вариант ответа на вопрос: "Кто я?", из которого могли бы вытекать все поведенческие следствия.

И пока этого не произошло, лучше бы его не злить своими аргументами, не жалить логикой, не уязвлять иронией, не загонять в угол превосходящим дискуссионным аппаратом.


суббота, 5 октября 2019 г.

Длинная жизнь

Вероятно, нет такого взрослого человека, который хоть иногда не ощущал бы безжалостный ход времени и конечность собственной жизни. И если в детстве времени было сколько угодно, день был целым годом, и даже гуляние во дворе казалось условно бесконечным, то, теперь мы с некоторым холодком наблюдаем кромешный бег наших лет.

И потому наиболее практичные из нас принимают все разумные меры, чтобы продлить свою жизнь: не едят вредного, ходят в спортзал, спят по восемь часов и следят за уровнем холестерина - в надежде прожить на десяток лет дольше.

Не то чтобы я был против этого, но такая попытка удлинить свою жизнь представляется мне крайне наивной. Ведь ни для кого не секрет, что, хоть мы и привыкли измерять время объективно в часах и годах, наше собственное переживание времени отнюдь не линейно. Годы могут пройти в серой пелене, а отдельные часы - наоборот, встряхнуть всю нашу жизнь и ощущаться как ее смысл и эпицентр.

Поэтому,  вместо того, чтобы пытаться механически растянуть свою жизнь, не лучше ли сделать ее ярче и интенсивнее? В этом месте мы начинаем судорожно путешествовать в Антарктиду, плавать с касатками, есть экзотическую еду на Таити, учиться ездить на мотоцикле и делать много другого, чего никогда не делали.

И это все прекрасно, но далеко от совершенства. Ведь антураж хоть и обладает кратким стимулирующим действием, не представляет ценности сам по себе. Обаяние новизны быстро истончается, как говориться, от себя не убежишь. И вместо того, чтобы заваливать свою жизнь цветным хламом, не худо бы подкрутить что-то в самой ее сердцевине, в нашем восприятии того, чем наполнены наши дни.

И вот здесь нет средства, равного живописи! Яблоки Сезанна, ботинки Ван Гога, трава Дюрера, бутылки Моранди - ординарнейшие предметы, исполненные и смысла, и красоты. Плоть обычной жизни, которую мы не замечаем, пропускаем, принимаем как фон и уж точно не любим и не ценим.

У нас отчаянно сбит прицел: мы фокусируемся зачем-то на необычном и желаем необычного, выше-среднего, чего-то из ряда вон, ведь только оно может заставить нас почувствовать себя живыми. И потому мимо нас проходят каждую минуту феномены повседневного чуда, спрессованная бесконечность, изобильная красота, которая (таки-да!) в глазу смотрящего.

А способность видеть вкруг смысл и красоту - не в ней ли ключ к тому, чтобы сделать нашу жизнь по-настоящему бездонной, наполнить ее тем, что действительно ценно и не дать ей пролетать, как день сурка? И в этом смысле художники несравненно могущественнее диетологов и турагентов.

Тишина

Жители мегаполиса любят жаловаться на острый недостаток тишины, и даже изобрели для него термин: шумовое загрязнение. Наши дни наполняет неумолкающий гам, в котором вязнут наши мысли и глохнет наше сердце, и даже в три часа ночи за нашим окном слышен стойкий техногенный гул.

И все же, выходя в утренний парк на пробежку, мы втыкаем в уши музыку или подкасты. Гнетущую тишину пустой квартиры мы глушим фоновым телевизором, в который нам противно смотреть. А выехав на райский речной берег, те из нас, кто попроще, открывают настежь двери Лады Калины и включают погромче магнитолу. А те, кто посложнее, просто активнее тараторят сами.

Зачем? Почему невыносимо оставаться в той самой тишине, которой нам только что не хватало?

Или вот, если думать про тишину в широком смысле, то это те немногие островки пустоты, паузы, никуда нашей решительной рукой не определенные, ничем намеренно не нагруженные фрагменты жизни. Между объектами нашего расписания, делами, людьми, разговорами, занятиями, поездками, текстами, новостями, обязательствами, опасениями, желаниями, планами - есть небольшое пространство. С одной стороны, чувствуем себя в нем неуверенно и неприкаянно, а с другой - есть в нем какая-то притягательность и даже необходимость.

Вероятно потому, что тишина - это не ничего. Это место - всегда для чего-то, для какого-то содержания. Тишина рабочего кабинете - для адской сосредоточенности, в такой тишине слышно, как поскрипывают мозги. Тишина картинной галереи - для такой погруженности в живопись, которая иначе, в отсутствии тишины, не происходит. Так же и тишина библиотеки, и тишина концертного зала - все это понятно для чего.

И тишина в нашей голове, очевидно, необходима для того же - чтобы в ней могло без помех и отвлечений раскрываться наше содержание. И очень даже вероятно, что нам вовсе не не хватает тишины, а, наоборот, чуть только она возникает, как нам становится слишком много содержания. Оно бывает неприятно, неказисто, непривычно, мы не знаем, что с ним делать, и от этого и страшно, и стыдно, и хочется свалить обратно в дребедень. Вот и весь мегаполис.