воскресенье, 10 июля 2016 г.

Дружба

Говорят, что все науки делятся на математику и коллекционирование марок. Так говорят, конечно, математики, в том смысле, что есть некое резюме рационального подхода к миру, который определяется исключительно устройством нашего мозга, и это математика. Из всех наук она единственная никак не привязана к окружающему миру, и даже если все кругом изменится до неузнаваемости, математика останется прежней, ибо оперирует абстрактыми, придуманными понятими, вроде точки, прямой или множества, лежищими в самом фундаменте нашего мировосприятия. Физика, химия, биология и прочие отсталые области знаний - все это результат применения рационального инструмента к некому множеству природных, данных нам для изучения объектов. То есть кусочек математики плюс коллекционирование марок.

Мой друг Коля был очень умным, намного умнее меня. И дело даже не в том, что он мог прочитать за вечер толстенную непростую книгу, и почти все в ней понять и усвоить (освоить? присвоить?). А в том, что он был, конечно, прирожденный математик. Любая предметная область или ситуация в жизни представляла для него трудность и неопределенность только пока он привязывал ее реальность к устройству своего мозга. Но как только ему становилась ясна система координат, в которой происходил разговор или возникала проблема, и набор объектов-фигурантов, он видел все, сразу и насквозь. Он был, определенно, талантлив, но не в какой-то конкретной области вроде теоретической физики, шахмат или компьютерных наук, а на неком базисном, фундаментальном уровене. Он был из тех людей, которых в принципе сложно обыграть, в любую игру, или озадачить в любом разговоре.

Не знаю, как сказать точнее - он был очень, очень умным.


Он иногда говорил, что для него изучение действительности - это как навык ориентирования на местности: нужно держать генеральное направление, уметь узнавать пейзаж с неожиданной стороны и при любом освещении, иметь приличную карту и не стесняться вносить в нее изменения. Карта у самого Коли была превосходная, ясная и многослойная, он никогда в ней не путался и привязывал к местности практически мгновенно. На не привыкших к нему людей это порой производило мистическое впечатление.

Но для него самого это мало что значило. Особая острая красота и универсальность его ума, вызывавшая у меня уколы зависти и восхищения, не приносила ему радости. Он был далек от мыслей о каком-то великом предназначении или уникальности своего дара проникать в суть явлений независимо от их природы. Он работал давным-давно в каком-то банке за огромные по тем временам деньги, педантично являясь на работу без десяти девять и уходя шесть-десять, ротитуя по кругу пять почти одинаковых рубашек, два костюма и два галстука. Его интеллект использовался там процентов на десять, от чего окружающие были, очевидно, в восторге. Чуть более эмоциональный человек непременно тяготился бы этим и желал бы большей для себя реализации.

Но отчего-то Колю все это совершенно не заботило. Единственное, чего он на самом деле хотел, это забыться в каком-нибудь занятии. Он много читал всякой фантазийной ерунды. Художественные достоинства книг его мало интересовали, и в силу абстрактности его ума, ему неважна была похожесть придуманного мира на реальный. И если только его не раздражали внутренние противоречия в тексте, то это могла быть любая недалекая чушь. Но больше всего он любил игры. Сложные многочасовые настольные игры были лучше всего (хотя для них ему трудновато было найти себе компанию), но часто он удовлетворялся и компьютерными ходилками-стрелялками.

Одно время я любил приходить к нему в гости. Мы почти не говорили. Открыв мне дверь, он надевал наушники и садился обратно за компьютер, продолжая с того места, где я его прервал. Я шел на кухню, наливал себе чай в любимую бурую кружку, возвращался в комнату и ложился на диван. Диван и компьютер - эти две вещи у Коли всегда были на высоте. В квартире могло не быть, к примеру, штор или стульев, но диван и компьютер всегда были лучшие, что можно купить за деньги. Мне всегда доставался диван - большущий, идеальной жесткости, с изумительно удобными подголовниками, обитый дивного сложного цвета материей.

Из положения лежа, в удивительной воскресной тишине, мне было хорошо видно, как Коля, четко дергая мышку и хрустя клавишами, без единого лишнего движения разносил своих красноглазых монстров на клочья горелого мяса. Он в такие моменты практически исчезал, и не было шанса, что он вдруг обернется ко мне и о чем-то меня спросит. Как-то раз я даже задремал, и открыл глаза, когда начало уже смеркаться. Уверен, что Коля этого даже не заметил, пробиваясь через свои бесконечные негостеприимные подземелья.

Даже заперевшись у себя дома, я не чувствовал такого тотального целительного уединения. Я был совершенно предоставлен сам себе. Я ходил к нему, как в университетскую библиотеку в разгар каникул. Не поднимаясь с дивана, и лишь иногда перекладываясь головой в другую сторону, я листал его толстые книги в своем черепашьем темпе, мало что понимая, да и не особенно пытаясь понять. Я наблюдал, как уползает по стене солнечный прямоугольник, намного быстрее, чем кажется. Я видел, деталь за деталью, как портилась погода и как за окном, в пустоте улицы, приобретали диагональный наклон отдельно летящие черточки дождя. Я вспоминал людей, которых не видел лет десять, и что-то, что было в них родного и дорогого, не торопясь, разливалось у меня в душе. Я втихомолку, вчерне, задумывал свою дальнейшую жизнь, какой она могла бы быть, но не из настоящего, а из прошлого, и от этого она не становилась менее реальна и привлекательна. И еще я размышлял о том, какие странные очертания порой принимает человеческая симпатия, которую я испытывал к этому лобастому беззащитному умнику.

Комментариев нет:

Отправить комментарий