Простые вещи

В студии, куда я хожу рисовать, периодически возникают споры. Люди ведь не могут не спорить, и часто это их главный способ поддержать разговор. В споре он с легкостью приобретает некую поверхностную динамику, а развивать соображения друг друга, напротив, довольно трудно. Тем не менее, спор все же более полноценный диалог, чем пересказывание друг другу не связанных меж собой историй, которыми сил нет как хочется корректно, в очередь, поделиться. Споры бывают интересные.

Однажды спор возник о том, должен ли нравиться натюрморт, который рисуешь. Одни говорили, что непременно да. Мол, только то, что нравится, рисовать не скучно, а можно, напротив, с душой и с проникновением в суть. Другие утверждали, что все происходит наоборот: рисовать можно какой угодно натюрморт, все равно он «полюбляется» в процессе рисования. Среди вторых был и сам мастер, который любит говорить: рисуйте то, что перед вами, а если вам кто-то загораживает – то рисуйте и его. Или как Крымов говорил сыну: научишься хорошо рисовать бумажного журавлика – получатся хорошо и гипсовые головы. Или (это уже, кажется, Ливанов своей ученице): 

– Рисуйте кучу мусора.
– Так это же скучно!
– Тогда пригласите джаз! 


Рассудив сам с собой начистоту, я понял, что симпатизирую обеим сторонам спора. А именно, что внутренне согласен со вторыми, а действую как первые. Каков разрыв! Приходя в студию, я неизбежно прохожу через период колебаний, что же именно сегодня рисовать. Взять первую попавшуюся композицию мне отчего-то крайне трудно. Какая-то глупая жадность не дает остановиться и тянет искать натюрморт получше (чем получше?), и браковать по разным причинам один за другим (недостаточно хороши?). Какое же наступает облегчение, когда любым способом приходит определенность! Мастер что-то советует, таким мягким способом выдавая задание, или с единственного свободного в студии места видно одну-две композиции. И в процессе рисования действительно магическим образом наступает "полюбление" натуры. За год моих занятий ни разу не было иначе.

Почему так происходит? Потому, что по большому счету важно не что, а как. По-настоящему прожить свой натюрморт – вот что имеет значение. Красивое ли это гипсовое лицо в три четверти, уродливое лицо вверх ногами, или вообще поломанный пластмассовый стул. Достаточно глубокое проживание любого набора предметов приводит ум в необычайное состояние, в котором контуры и цвета видятся самостоятельно, без привязки к тому, что о них известно, для чего они нужны и какова их роль в быту. Вместо этого они обретают самостоятельное, независимое звучание, собственное пространство, собственную жизнь. Ту самую бытийность. 

Лет пять назад я начисто перестал фотографировать в поездках. Сначала думал, что это просто лень, тем более, что рядом всегда найдется старательный человек, который весь отпуск щелкает затвором, так что с репортажной точки зрения проблем никаких. Но потом я понял, что фотографирование для меня бесполезно т.к. не помогает лучше прожить то, что я вижу. Я просто отвлекаюсь на некий технический процесс, вместо того, чтобы впитывать ощущения, ситуацию, новую, необычную для меня реальность. Легкость создания многочисленных точнейших визуальных слепков отчего-то уничтожает бытийность. Фотографируя, я не проживаю, я просто нажимаю на спуск, и смысла в этом никакого. 

В довольно корявом переводе Толле читаем. Под внешним обликом не просто все связано со всем — всё связано с Источником всей жизни, из которого и произошло. Даже камень, а еще лучше — цветок или птица могут показать тебе обратный путь к Богу, к Источнику, к себе.<…> Ван Гог не говорил: «Это всего лишь старое кресло». Он смотрел, смотрел и смотрел. В этом кресле он чувствовал Существование. <…> Цена тому креслу была — несколько долларов. То же кресло, только написанное им, сегодня стоит больше 25 миллионов долларов.

Как же научиться так жить? Как в простых и сложные вещах видеть равно проявление Жизни? Как не обклеивать людей и события ярлыками, не делить на плохие и хорошие? Как научиться светлые и темные полосы жизни воспринимать как части единого завораживающего орнамента и не желать слишком уж сильно искоренить одни в пользу других? Как любоваться богатством переходов и контрастов в великом и в малом, избавившись от внутренней потребности в иерархии людей и понятий, которая уничтожает мудрость и сужает восприятие? Как принять то, что у радостей и горестей свое место и своя роль, и не стремиться превратить свою жизнь в тетрис, где из всех фигур выпадают одни только кубики?

...В доме-музее Левитана в Плесе рассказывают, что приезжие художники целыми днями таскались с мольбертами по окрестностям, выискивая виды поживописнее, и один лишь Левитан отходил от крыльца на двадцать метров и находил там сюжет для очередной картины. Видимо, человек, в семнадцать лет написавший «Осенний день в Сокольниках» в бытийности простых вещей разбирался.