Климат

Мой приятель Петя переехал жить в Австралию. А до этого переехал в Москву из Кемерово. Теперь работает дистанционно, с тонюсенького ноутбука, из далекой-далекой страны. При этом ему из окна видно океан. Петя довольно молчаливый, хотя наплывами его прорывает на монолог, и его тяжесть и неотвратимость выдает человека замкнутого и робкого. Ему нужна раскачка. Его слова залегают недрах неблизко от поверхности, и, если их все же раскопать, лупят оттуда неуправляемым неряшливым фонтаном. Как нефть, только не такие ценные. На вопрос, зачем уехал, отвечает, мол, жене тут нравится климат. Веская причина.

Когда Москва зыблется живым зноем, я тоже порой подумываю о климатической эмиграции. Я идеальный климатический беженец, из буклета-пособия для сотрудников некоторых посольств. У меня налицо десять из десяти неопровержимых признаков. Меня достаточно подержать 10 минут без кондиционера, а потом заглянуть мне в глаза и ужаснуться - так я притеснен и в такое ввергнут отчаяние. Мне не нужно прибегать к нелепому актерству, как случалось беженцам последней волны, проскочившим из перестроечной в уже закрывающуюся дверь в Соединенные Штаты. Не нужно одеваться попроще и с горестным лицом рассказывать, как меня обижают в этой стране. Все понятно без слов: человека надо спасать.

Моим призвание кажется карьера смотрителя маяка на севере Норвегии. Небольшое жилье высоко на скале. Несложные, но очень ответственные обязанности. Холодный морской климат. Уединение, тишина, плеск пустынных волн. Очищающая душу красота, как у Грина. И у Грига. Если каждый день ее, красоту, смотреть, слушать и вдыхать, можно со временем сделаться более хорошим человеком. Если не пить. В тихую осеннюю ночь можно услышать, как льдинки бьются друг об друга далеко внизу, в прибрежной воде, и мелодично звенят. А зимой, поднимаясь на маяк, смотреть, как снежинки вьются в его фантастическом луче. Я один освещаю эту полярную ночь, и еще изредка на полнеба раскатывает изумрудное сияние. Черт бы побрал комплексную программу автоматизации маяков, в ходе которой в середине 90х подобные должности были упразднены.

Остается, как обычно, третий мир. Мне подошла бы, вероятно, обсерватория в Арекипе, Перу, у подножия некрепко спящего вулкана Эль-Мисти (каково название!). Там зима, когда у нас лето, и еще там довольно высоко, 2400 метров. Если забраться на вулкан, будет почти 6000 метров. Кристальный горный воздух. Несуетные космические занятия, уединение, простор. Ближе к звездам, чем к жителям земли, лбом и глазами тянусь ввысь и вдаль. Я научусь читать снимки телескопа, столь же странные и размытые, как рентген грудной клетки. И увижу этих белесых пятнах космические ветры и гигантские бесшумные взрывы, ахнувшие миллиарды лет назад в страшной черноте неба. Увы, маленький человечек в бездонном космосе, ты опять слегка опоздал: в 1927 году обсерватория переехала в ЮАР. Зачем, спрашивается? Кому мешала?

Австралия все же не Кемерово, тут все по-другому. Представляю себе Петю в шортах, всего в солнечных бликах, отчего-то на плетеном дачном стуле. Он пьет сок из огромного полгаллонового пакета, обливается (неловкий) и матерится (один дома). Далее утирается и начинает настукивать по клавишам, потряхивая лохматой головой и поджимая толстые губы. Он на своем маяке, в своей автономии, с довольной женой. Если не жаться к людям, можно работать откуда угодно. А Петя ведь не писатель, он простой айтишник. Людей ему вполне достаточно в скайпе.