Некоторые от природы везучие люди наделены встроенным поплавком, который, даже когда их накрывает с головой, довольно быстро выносит их обратно на поверхность. Допустим, произошло что-то плохое, постигла неудача, жизнь свернула не туда – а они все равно сверху, до победного выправляют положение, отвоевывают утраченные позиции, возвращают себе свое. И пусть было трудно и больно, и понесли они серьезные потери, а вот поди ж ты! Опять в форме, опять хотят чего-то для себя, и даже относительно себя прошлого планируют расширяться, укрупняться и всячески расцветать. Верят, что жизнь их всегда будет идти в целом по нарастающей, и лучшее, конечно, впереди.
Но моя подруга Сашка была совсем другой. Ее жизнь будто колебалась на острее, и от любых качаний вправо и влево устремлялась неуклонно вниз. Она отчего-то не умела корректировать свою жизнь, и когда ее заносило «не туда», он навечно «не там» и оставалась. Когда она не поступила в институт, то больше уже никогда не пыталась, молча окрестив себя «недалекой». И пошла работать делопроизводителем в контору рядом с домом, к щекастым тетушкам с внуками, к их бесконечным сплетням и чаепитиям. Когда ее бросил принц ее мечты, усвистев на другой конец света за своей мечтой, то она уже никогда больше не замахивалась выйти замуж за человека яркого и первоклассного. А вышла за «неплохого», который потом все-таки оказывался довольно плохим (как это, впрочем, всегда бывает с неплохими).
Когда все ее интересные знакомые разъехались из их маленького города в ближайший большой, она стала общаться с неинтересными. И безропотно, как должное приняла их зауженный набор тем и занятий, их скудный лексикон, их простецкие ухватки и плоские интонации людей, никогда не читавших книг. С ними вместе она смотрела по телеку то, что никогда бы до этого не стала, и трудолюбиво рубила жирные салаты, и для компактности ставила друг на друга пакеты с вином, и устраивала такие наши, такие народные и убойные застолья, от которых некуда деться, и после которых остаются наутро курганы прогорклых тарелок и раздавленные на ковре маринованные помидоры. И ездила отдыхать туда, где море, жара, потная толкотня, детские визги и до одурения нечего делать. И все ей было нипочем. И не кончались ее силы.
Я смотрел на нее и все думал: как же так? Где же, Санька, твой поплавок? Как смогла ты, тоненькая и хрупкая, которая читала в три раза быстрее меня, к 30 годам превратиться в провинциальную тетку? Почему не вырвешься, не убежишь из этой засады? Или хотя бы почему ты в ней не несчастна? Ведь если бы ты была несчастна, это бы означало, что у тебя есть шанс. А еще это бы означало, что я прав.
Но со временем стало понятнее, что мой верх и низ - не верх и низ. А волшебное свойство Сашкиной натуры не в том, что она вечно тяготеет к деградации, а в том, что легко переходит от страницы к странице, когда жизнь их за нее переворачивает. Я видел ее все реже, а годы шли все быстрее. И вот она уже располневшая, говорливая, родившая четырех детей, и с каждым ребенком становившаяся все спокойнее, все яснее понимая, что от нее в ее жизни мало что зависит. Муж ее, с годами присмиревший, читался уже скорее как добрый малый, чем как мелкий засранец, хоть и был слабоватой для них всех опорой. Какая-то неведомая сила неусыпно присматривала за ней и за ее детьми, потому что иначе как объяснить, что все они до сих пор живы и радостны.
Она умудрилась за всю свою жизнь ни с кем не рассориться, и только огорчалась до слез, когда другие люди отдалялись друг от друга, проявляя такую непонятную ей требовательность, принципиальность, целеустремленность, обидчивость, непримиримость, жесткость и памятливость. Сама она, казалось, не прощала даже, а искренне забывала любые мелкие и крупные шероховатости, которые другие, измусолив, намертво встраивали в свою жизнь, никогда уже от них до конца не освобождаясь. И эти другие десятками ходили к ней поговорить о своих дурацких скучных вещах, а на самом деле отогреться и поесть.
Говорят, что если ты самый умный в комнате, то тебе срочно нужно в другую комнату. Потому, что каждый-де должен стремиться вырасти в максимально возможного себя. Уверен, Сашка и близко не понимает, о чем тут вообще речь. Но я не знаю никого, кто лучше нее умел бы любить то, что есть, не желать для себя лучшего и хорошо относиться к плохим людям. Или просто к людям. Обычным.
Но моя подруга Сашка была совсем другой. Ее жизнь будто колебалась на острее, и от любых качаний вправо и влево устремлялась неуклонно вниз. Она отчего-то не умела корректировать свою жизнь, и когда ее заносило «не туда», он навечно «не там» и оставалась. Когда она не поступила в институт, то больше уже никогда не пыталась, молча окрестив себя «недалекой». И пошла работать делопроизводителем в контору рядом с домом, к щекастым тетушкам с внуками, к их бесконечным сплетням и чаепитиям. Когда ее бросил принц ее мечты, усвистев на другой конец света за своей мечтой, то она уже никогда больше не замахивалась выйти замуж за человека яркого и первоклассного. А вышла за «неплохого», который потом все-таки оказывался довольно плохим (как это, впрочем, всегда бывает с неплохими).
Когда все ее интересные знакомые разъехались из их маленького города в ближайший большой, она стала общаться с неинтересными. И безропотно, как должное приняла их зауженный набор тем и занятий, их скудный лексикон, их простецкие ухватки и плоские интонации людей, никогда не читавших книг. С ними вместе она смотрела по телеку то, что никогда бы до этого не стала, и трудолюбиво рубила жирные салаты, и для компактности ставила друг на друга пакеты с вином, и устраивала такие наши, такие народные и убойные застолья, от которых некуда деться, и после которых остаются наутро курганы прогорклых тарелок и раздавленные на ковре маринованные помидоры. И ездила отдыхать туда, где море, жара, потная толкотня, детские визги и до одурения нечего делать. И все ей было нипочем. И не кончались ее силы.
Я смотрел на нее и все думал: как же так? Где же, Санька, твой поплавок? Как смогла ты, тоненькая и хрупкая, которая читала в три раза быстрее меня, к 30 годам превратиться в провинциальную тетку? Почему не вырвешься, не убежишь из этой засады? Или хотя бы почему ты в ней не несчастна? Ведь если бы ты была несчастна, это бы означало, что у тебя есть шанс. А еще это бы означало, что я прав.
Но со временем стало понятнее, что мой верх и низ - не верх и низ. А волшебное свойство Сашкиной натуры не в том, что она вечно тяготеет к деградации, а в том, что легко переходит от страницы к странице, когда жизнь их за нее переворачивает. Я видел ее все реже, а годы шли все быстрее. И вот она уже располневшая, говорливая, родившая четырех детей, и с каждым ребенком становившаяся все спокойнее, все яснее понимая, что от нее в ее жизни мало что зависит. Муж ее, с годами присмиревший, читался уже скорее как добрый малый, чем как мелкий засранец, хоть и был слабоватой для них всех опорой. Какая-то неведомая сила неусыпно присматривала за ней и за ее детьми, потому что иначе как объяснить, что все они до сих пор живы и радостны.
Она умудрилась за всю свою жизнь ни с кем не рассориться, и только огорчалась до слез, когда другие люди отдалялись друг от друга, проявляя такую непонятную ей требовательность, принципиальность, целеустремленность, обидчивость, непримиримость, жесткость и памятливость. Сама она, казалось, не прощала даже, а искренне забывала любые мелкие и крупные шероховатости, которые другие, измусолив, намертво встраивали в свою жизнь, никогда уже от них до конца не освобождаясь. И эти другие десятками ходили к ней поговорить о своих дурацких скучных вещах, а на самом деле отогреться и поесть.
Говорят, что если ты самый умный в комнате, то тебе срочно нужно в другую комнату. Потому, что каждый-де должен стремиться вырасти в максимально возможного себя. Уверен, Сашка и близко не понимает, о чем тут вообще речь. Но я не знаю никого, кто лучше нее умел бы любить то, что есть, не желать для себя лучшего и хорошо относиться к плохим людям. Или просто к людям. Обычным.
Комментариев нет:
Отправить комментарий