вторник, 10 февраля 2015 г.

Коллективизм

Они, все четверо, глядели на меня уничтожающе. Я пожал плечами и безнадежно затих.
— Ты это брось про Ивана Тургенева. Говори, да не заговаривайся. Сами читали. А ты лучше вот что скажи: ты пиво сегодня пил?
— Пил.
— Сколько кружек?
— Две больших и одну маленькую.
— Ну так вставай и иди. Чтобы мы все видели, что ты пошел. Не унижай нас и не мучь. Вставай и иди.
Ну что ж, я встал и пошел. Не для того, чтобы облегчить себя. Для того, чтобы их облегчить. А когда вернулся, один из них мне сказал: «с такими позорными взглядами ты вечно будешь одиноким и несчастным».
                                                                                                                                                                              Ерофеев

В середине 90-х я, по стечению обстоятельств, бросил институт в Москве и уехал учиться в Штаты. Это обширнейший опыт в моей жизни, и я до сих пор хорошо помню некоторые вещи, которые меня тогда впечатлили. Одной из них было правило учебных заведений, согласно которому оценки сообщались только ученику, которому они выставлены. Они никогда не произносились вслух. Если формат не предполагал письменного оповещения, то происходило оно так: я подходил к преподавателю, который двумя листка бумаги закрывал список фамилий выше и ниже моей, так что в образовавшуюся амбразуру я видел только то, что касалось непосредственно меня.

Я воспитан в советской школе! Я принимал как норму оглашение оценок за контрольную вслух, всему классу, в алфавитном порядке, да с комментариями: кто облажался и не оправдал, кто, наоборот, молодец, тупой, но старается, а кто, ушлый гад, явно списал. Все вслух, все напоказ. И такой крайний индивидуализм американских колледжей вызвал во мне тогдашнем вполне пролетарское отторжение. Что скрывать? Мы же один класс! Что вообще в этой информации такого секретного, и откуда опасение, что я ее использую во зло? Это было как в моей начальной школе - закрывать рукой то, что пишешь, чтоб, не дай божЕ, не списали. Недостойно, гадко, не по-товарищески. Как хлебом в голодуху не поделился.

Годом позже, уже в другом колледже, я послушал прекрасную вступительную речь для иностранных студентов, произнесенную статной немолодой женщиной с гривой седых волос, нашим куратором. Перед огромным амфитеатром на несколько сот голов, она очень просто и понятно рассказала, что все мы понаехали из разных культур. Что часть из нас приехала из сообществ, где друг – это некто, за кого нужно умереть, а здесь, в сердце свободного мира, это вовсе не так. Что если у себя на родине мы дали другу списать, и нас поймали и выгнали с экзамена, то мы – национальные герои, и все симпатии на нашей стороне. А здесь мы будем просто жуликами, ворующими возможности у достойных и передающими их недостойным. Что здесь общество конкурентное, а не кооперативное, и живет по другим этическим и культурным законам. И так далее. Я тогда не знал, что все это прекрасно и комплексно изложено в культурологической типологии Хофстеде, что Россия на шкале индивидуализм-коллективизм находится где-то между Ираном и Пакистаном и, в общем, удивляться тут не чему.

С тех пор я уже 17 лет как живу в России, и все сильнее отдаляюсь от принятых ранее атрибутов коллективного. Я в полной уверенности, что не стоит оглашать оценки в школе или зарплаты во взрослом коллективе. Знание чужой зарплаты (или оценки) стимулирует либо зависть (слишком большая), и заставляет где-то в глубине относиться к человеку хуже. Либо высокомерие (слишком маленькая), и заставляет снижать собственную планку, чувствуя себя и так важным и умным на контрасте с другими. В любом случае, ни одно хорошее чувство такие сведения не всколыхнут. Сплетни о том, у кого сколько денег приводят ум в дефицитное, неустойчивое состояние. Не говоря уже о том, что слишком пространные размышления на эту тему в принципе отнимают силы от деятельности и никаких результатов не приносят. Правильная ориентация – надо учиться (работать) тому (над тем), что выбрал, с полной отдачей, отмеряя свой собственный, а не чужой сравнительный прогресс. И подобно тому, как пузырьки с лекарствами прячут от детей, информация по оценкам и зарплатам должна быть закрыта ото всех, кому не нужна по роду деятельности. Просто из человеколюбия, чтобы сами себя лишний раз не травмировали.

Похожая история со списыванием, оно же – панибратство во взрослой жизни. Если хоть чуть-чуть верить в полезность и справедливость происходящего, то делать этого не стоит. Человек, не поступивший на инженера, вполне вероятно, в душе скульптор, и чем раньше он это осознает, тем лучше. Зачем помогать ему стать плохим инженером? Разве что иначе ему придется идти воевать в горячих точках. Конечно, бывают обстоятельства, когда человека нужно только слегка «подсадить», а дальше он сам прекрасно справится. Но чтобы это сделать правильно, нужна совсем другая мотивация и другие отношения.

И уж конечно только жизнь в вечном противостоянии системе может объяснить наше особое, сладостное презрение к европейцам, чуть что – заявляющим в полицию на соседей, которые шумят после 23.00 или развели мангал в неположенном месте. Мы воспринимаем это как стукачество, как поиск защиты под крылом заведомой мрази. По-нашему считается либо терпеть, либо идти разбираться самим.

А в Европе все действительно совсем по-другому. Конфликты разрешает третейский судья. В патриархальных сообществах это старейшины, облеченные силой авторитета, а в современном – полицейская и судебная система. В этом суть общественного договора: человек отказывается от части своего суверенитета и передает его власти на некоторых условиях, согласно которым власть управляет обществом. И если европеец уже честно отказался от части своих свобод, почему он должен сам приводить в исполнение правила? К слову сказать, с правилами он вполне согласен, иначе у него есть механизмы их поменять.


Означают ли эти вычурные (и по нынешним временам довольно отвратительные) симптомы коллективизма что-то большее - близость между людьми, более личностные отношения, склонность к формированию мощных дружеских связей? И наоборот, не ведет ли корректность и официальность отношений к неспособности общаться, к выхолощенной социальной жизни, к одиночеству? Не знаю, не могу для себя однозначно разрешить эту трагедию противоречий востока и запада. Как говорит один мой друг, попытки компромисса как правило вбирают худшее от обеих моделей жизни. И все же мне хочется думать, что не насильственное обнажение и проживание за стеклом формирует дружество, а совместная деятельность, общие полюса притяжения и разделенные испытания на пути к ним. Это дает надежду на то, что мы до какой-то степени властны над своей жизнью. Никому ведь не хочется быть просто марионеткой коллективной культуры по месту проживания. 

Комментариев нет:

Отправить комментарий