Жить было не так уж сложно. Нужно было не забывать дышать
и принимать хоть немного жидкости. Никаких других усилий.
Вставать с кровати, выходить из дома, брать телефонные
звонки, даже открывать глаза – все эти занятия пали жертвой суровой экономии
жизненных сил. Он физически чувствовал их недостаточность, впритык для
поддержания сердцебиения и нужной температуры тела. Ничего, ниже кровати не
упадешь. Не человек, а конденсат Бозе-Эйнштейна.
В своей наглухо зашторенной комнате он напоминал матроса, чудом выжившего после кораблекрушения. Еще позавчера живой и озорной, он лежал теперь без сил на поверхности океана, обнимая фигурную крышку рояля, еще позавчера фальшиво, но сладко певшего в кают компании. Теперь единственное ее достоинство в том, что она легче воды. Самые-самые последние его силы закончились двенадцать часов назад, когда он пытался не наглотаться ревущей вокруг соленой воды, и все-таки наглотался. Силился не потерять вместе с рвотой влагу и пищу, и потерял все до капли, и давно злая желчь шла из горла, и давно закончилась и она. Хотел поймать спасательный плот, и не удержал даже бутылку пресной воды, плясавшую в волнах рядом с ним. Пытался не суетиться и не паниковать, и сперва истерически цеплялся за тонущий корабль, а потом так же истерически отгребал от него, чтобы не засосало в страшную, кипящую волнами и обломками воронку. Старался быть человеком, и все же остервенело бил по перекошенному лицу и столкнул-таки в воду другого матроса, потому что двоих бы крышка рояля точно не выдержала. И уже несколько раз отступала жажда жить, и все-таки возвращалась, и снова уходила, и опять возвращалась в виде тотального, вынимающего душу страха, снова и снова, пока не ушла окончательно, оставив по себе оглушенное спасительное безразличие.
В своей наглухо зашторенной комнате он напоминал матроса, чудом выжившего после кораблекрушения. Еще позавчера живой и озорной, он лежал теперь без сил на поверхности океана, обнимая фигурную крышку рояля, еще позавчера фальшиво, но сладко певшего в кают компании. Теперь единственное ее достоинство в том, что она легче воды. Самые-самые последние его силы закончились двенадцать часов назад, когда он пытался не наглотаться ревущей вокруг соленой воды, и все-таки наглотался. Силился не потерять вместе с рвотой влагу и пищу, и потерял все до капли, и давно злая желчь шла из горла, и давно закончилась и она. Хотел поймать спасательный плот, и не удержал даже бутылку пресной воды, плясавшую в волнах рядом с ним. Пытался не суетиться и не паниковать, и сперва истерически цеплялся за тонущий корабль, а потом так же истерически отгребал от него, чтобы не засосало в страшную, кипящую волнами и обломками воронку. Старался быть человеком, и все же остервенело бил по перекошенному лицу и столкнул-таки в воду другого матроса, потому что двоих бы крышка рояля точно не выдержала. И уже несколько раз отступала жажда жить, и все-таки возвращалась, и снова уходила, и опять возвращалась в виде тотального, вынимающего душу страха, снова и снова, пока не ушла окончательно, оставив по себе оглушенное спасительное безразличие.
И вот тишина и штиль, и бледное солнце, и пустота. Ни одна катастрофа не
оставляет человека там, где настигает. Где-то на периферии сознания он понимал,
что рано или поздно разлепит изъеденные солью глаза, и окинет ими вспухшие раны
на руках и ногах и бесконечный пустой горизонт, сулящий смерть от жажды и
одиночества. Или раздвинет неловкими руками шторы, и увидит дом напротив, и
блики на стеклах, и белый до ломоты снег. И почувствует солнечный вкус мандарина,
и примется прилежно давить его онемевшим ртом, с усилием сглатывая сок.
Комментариев нет:
Отправить комментарий