Всю жизнь я, как оказалось, находился под влиянием ряда заблуждений, в числе которых: хороший художник обязательно пишет картины, рисунки вещь промежуточная, иерархически ниже даже этюдов. Или: натюрморт - жанр скучноватый, то ли дело портрет или пейзаж.
Нет, я все понимал про подсолнухи Ван Гога и персики Сезанна. И все же для меня само слово натюрморт означало одно из двух. Либо фламандские безобразно избыточные свалки съедобных и несъедобных предметов, с неизменным полуочищенным лимоном, светящимися насквозь охапками винограда, чеканными кубками, тучными мясными срезами, пышной бахромой, мартышками, перегруженными варварским изобилием снеди подносами итп.
Либо нечто в карандаше, состоящее сплошь из гипсовых геометрических форм и драпировок, выполненное по всем правилам построений, скучное, сугубо академическое (то есть учебное, не имеющее художественной ценности), необходимое зло при обучении рисованию. Как ломаные арпеджио в музыке.
Недавно начав рисовать, я с удивлением обнаружил, насколько "мертвая природа" может быть интересна. (По-английски несколько мягче, still life, неподвижная жизнь, все же не обязательно мертвая!) И насколько я не умею смотреть. Мое визуальное восприятие, как выяснилось, полностью подавлено знанием о предметах, и попытка нарисовать то, что я вижу, заканчивается ничем, потому что отсутствует навык видеть - и не додумывать, не комментировать, не классифицировать, не подгонять под ожидания и представления.
Местный прорыв в восприятии у меня произошел под влиянием рисунков Александра Ливанова, к которому я сразу же пропитался специфическим дилетантским пиететом. Минимум средств, штрихи и контуры не прячутся и не растушевываются, блики обведены четкой границей, и при этом стопроцентно убедительны. Разбитый стакан точно из стекла (почти изо льда!), можно порезаться. Рюмка показана в несколько колких ломких зазубрин. В небрежно заштрихованной женщине нет никаких сомнений. За счет минимализма хорошо виден совершенно другой уровень даже не рисования - восприятия! Таки надо было взять в руки карандаш, чтобы это понять: как и во всем прочем, здесь понимание приходит через практику.
Нет, я все понимал про подсолнухи Ван Гога и персики Сезанна. И все же для меня само слово натюрморт означало одно из двух. Либо фламандские безобразно избыточные свалки съедобных и несъедобных предметов, с неизменным полуочищенным лимоном, светящимися насквозь охапками винограда, чеканными кубками, тучными мясными срезами, пышной бахромой, мартышками, перегруженными варварским изобилием снеди подносами итп.
Либо нечто в карандаше, состоящее сплошь из гипсовых геометрических форм и драпировок, выполненное по всем правилам построений, скучное, сугубо академическое (то есть учебное, не имеющее художественной ценности), необходимое зло при обучении рисованию. Как ломаные арпеджио в музыке.
Недавно начав рисовать, я с удивлением обнаружил, насколько "мертвая природа" может быть интересна. (По-английски несколько мягче, still life, неподвижная жизнь, все же не обязательно мертвая!) И насколько я не умею смотреть. Мое визуальное восприятие, как выяснилось, полностью подавлено знанием о предметах, и попытка нарисовать то, что я вижу, заканчивается ничем, потому что отсутствует навык видеть - и не додумывать, не комментировать, не классифицировать, не подгонять под ожидания и представления.
Местный прорыв в восприятии у меня произошел под влиянием рисунков Александра Ливанова, к которому я сразу же пропитался специфическим дилетантским пиететом. Минимум средств, штрихи и контуры не прячутся и не растушевываются, блики обведены четкой границей, и при этом стопроцентно убедительны. Разбитый стакан точно из стекла (почти изо льда!), можно порезаться. Рюмка показана в несколько колких ломких зазубрин. В небрежно заштрихованной женщине нет никаких сомнений. За счет минимализма хорошо виден совершенно другой уровень даже не рисования - восприятия! Таки надо было взять в руки карандаш, чтобы это понять: как и во всем прочем, здесь понимание приходит через практику.
Комментариев нет:
Отправить комментарий