среда, 28 мая 2014 г.

Люди

Был какой-то фильм по Агате Кристи, где фишка преступного сценария состояла в том, что распаренные люди, лежащие на пляже, отупевшие и размагниченные от жары, все до крайности похожи. Одного легко подменить другим, никто и не заметит.

В расплавленной Москве в плюс тридцать все так же обезличено. Душегубка метро, где девушки в нарядных летних платьях стремительно превращаются в теток. Дачное, шашлычное, многоногое гудение в парках, где упитанные дядьки выковыривают чуть прохладные пивные банки с самого дна нагретой тележки-холодильника. Попытки загорать, обнажая бока посередь асфальтовых джунглей, находя себе импровизированный загород вокруг любого захудалого прудика. Народные бедняги в майках и шлепанцах за рулем машин без кондиционеров - что бы еще с себя снять, чтобы полегчало?



Я помню этих людей еще с зимы - это трудовые семьи из московских спальников. Зимой целую субботу можно качественно провести в Меге - конвейер еды, конвейер магазинов, конвейер кино, далее снова еда, прогулка по аллее магазинов с деревьями в кадках и мороженым с клубникой, вишней, ванилью, шоколадом, орехами, карамелью - все под крышей, без пальто, тепло, на людях. Как будто по рабочим дня они мало стоят в пробках или давятся в транспорте.

Или вот, к примеру, люди из Норильска или Мурманска, живущие полжизни в полярной ночи, дорывающиеся-таки летом в советские годы до Пицунды, а теперь до Хургады, жадно заталкивающие в свой бедный организм трехлетнюю пайку ультрафиолета за пару недель. Прибывающие по триста человек пузатыми самолетами, громкие, опьяневшие от жары и бесплатного местного алкоголя, раздутые от шведских столов, с непривычки обгоревшие до поросячьей розовости. Им скоро снова в забой, за руль Камаза, к станку, за прилавок, за разделку туш. Отпуск так недолог!..

Удивительно! Когда я вижу деревья, которых становится больше, радостный, ярко-зеленый, тесно растущий молодой лес; или клубящийся зеркальный косяк на десятки тысяч селедок, будто связанных групповым разумом; или узнаю, что на свете стало больше слонов или леопардов, я искренне радуюсь и болею за их дальнейшее разрастание и приумножение, восхищаюсь суммарной жизненной силой, прибывающей из ниоткуда, как чудо, и так хочу быть ее союзником! То же происходит, когда смотрю ролики о мегастройках - изо всех сил желаю мегамостам быть еще длиннее, поездам еще быстрее, контейнеровозам еще грузоподъемнее.

И только когда смотрю на толпы особей своего вида, мне совсем не радостно от их чудовищной многочисленности, ежесекундно нарастающей биомассы, концентрации на квадратный метр. Не то что я желаю им зла, вовсе нет. Но настолько же проще любить отдельных людей, чем целое человечье месиво!

И все же...

В детстве, лет в 6, мне было непонятно, как милиция может найти человека, который скрывается. Действительно, как? Я знал полно мест даже в собственном дворе, где человека найти невозможно, если он там затаится. Не сможет же милиция заглянуть под каждый куст в городе, размышлял я. Потом я довольно быстро вырос и понял, что это человек не может тихонько сидеть там, где его не найдут. Не может не выйти на контакт с другими людьми. И жизнь без такого контакта не очень-то ему сдалась.

Мы давно пали жертвой своей способности обезличиваться, объединять усилия, устраивать разделение труда, быть винтиками в гигантских механизмах. Мы не желаем сами печь свой хлеб, сами себя развлекать, сами учить своих детей. Мы даже не знаем, кто все это делает за нас, но верим, что этот кто-то знает, что делает. Но даже и это не главное. Что-то важное нам нужно друг от друга, ради чего мы селимся поближе, хоть ненавидим тесноту. Что-то, что ценнее свободы и здоровья, простора и тишины, чистого воздуха и открытого неба. Что-то, что мы так неохотно друг другу даем, так неустанно ищем, так боимся потерять!


2 комментария:

  1. Мне, как человеку, вернувшемуся в мегаполис после долгой отлучки, такое читать противопоказано) хотя, откровенно говоря, после долгого уединения начинаешь относиться к толпам людей чуть терпимее.
    PS: Читала статью Толстого из поздних на тему, почему люди массово ехали из деревни в города в конце 19-начале 20 века. Толстой искренне не понимал: из своего дома со своим хозяйством, природой, семьей и вдруг уехать в город, тогда еще очень некомфортный: и Ашанов не было, и горячей воды, и центрального отопления, и киношек... Жили в грязи, вповалку, работали по 12-14 часов в день в нечеловеческих условиях, всех развлечений – раз в неделю пропить заработанное в кабаке.. и тем не менее ехали! Толстой в той статье силился объять умом, в чем причина. Кажется, один из его выводов был: кроме стадного чувства тут еще и стремление уйти от ответственности. Свое хозяйство – своя ответственность, а работа на работодателя, даже и по 12 часов – это психологически легче, не требуются волевые усилия. На момент его статьи, правда, и полвека не прошло с 1861г… Но должны же были измениться за 100 с лишним лет наши мотивации тяготения к «кишащей человекомассе»)?

    ОтветитьУдалить
    Ответы
    1. Это я еще несколько смягчил: в Москву пришло похолодание, и мое острое отвращение к толпам сменилось обратно на хроническое :)

      100 лет не такой уж великий срок, и с принятием ответственности у нас до сих пор плоховато. А еще предполагаю, что ехали не столько в город, сколько из деревни. Очень мощная статья Горького про тогдашнюю деревню: http://www.rulife.ru/mode/article/68. Или сбежать, или повеситься.

      Удалить